Она повернула голову ему вслед, провожая исчезающие в дверях кухни ягодицы, и продолжала смотреть, когда он появился из кухни с банкой «кока-колы» в руках; у Рубена в холодильнике ею была заставлена целая полка. Как учёному Мэри было очень интересно наблюдать на неандертальцем во плоти…
А как женщина она просто наслаждалась зрелищем того, как двигается его мускулистое тело.
Мэри позволила себе слегка улыбнуться. А ведь она считала, что уже никогда не сможет так смотреть на мужчину.
Так здорово было узнать, что она ошибалась.
Мэри, Рубена и Луизу уже неоднократно интервьюировали по телефону. С разрешения «Инко» Рубен также устроил пресс-конференцию: они трое стояли вместе перед включённым в селектороном режиме телефоном, а телевизионщики снимали происходящее телеобъективами сквозь открытые окна.
Тем временем проводились анализы на оспу, бубонную чуму и множество других болезней. Образцы крови военными самолётами доставили в Центр по контролю и профилактике заболеваний в Атланте и в лабораторию четвёртого уровня в Канадском научном центре здоровья людей и животных в Виннипеге. Результаты первых анализов пришли в 11:14 утра. В крови Понтера не было пока обнаружено никаких патогенов, и ни у кого из контактировавших с ним, включая находившихся на карантине в Сент-Джозефе, не появилось никаких признаков болезни. Пока исследовались другие культуры, микробиологи также проверяли образцы крови на наличие неизвестных патогенов — клеток и иных включений, с которыми учёные раньше не сталкивались.
— Жаль, что он физик, а не физиолог, — пожаловался Рубен Мэри после пресс-конференции.
— Почему, — спросила Мэри.
— Ну, нам сильно повезло, что у нас оказались антибиотики, которые на него действуют. Бактерии со временем становятся невосприимчивыми к ним; обычно я сразу даю своим пациентам эритромицин, потому что пенициллин в наши дни уже неэффективен, но Понтеру я сначала дал пенициллин. Он выделяется из хлебной плесени, и если Понтер и его народ не пекут хлеб, то они вряд ли имели дело с пенициллином, так что он может быть очень эффективен против бактерий, которые Понтер принёс из своего мира. Потом я дал ему эритромицин и несколько других, чтобы подавить те микробы, которые он успел подхватить здесь. У народа Понтера, вероятно, есть собственные антибиотики, но они наверняка сильно отличаются от тех, что открыли мы. Если бы он смог рассказать нас о том, какими антибиотиками пользуются они, мы бы получили мощнейшее оружие в борьбе с болезнями, сопротивляться которому наши бактерии ещё не умеют.
Мэри кивнула.
— Интересно, — сказала она. — Жаль, что портал между нашими мирами сразу же закрылся. Наверняка две версии Земли могли бы торговать многими вещами. Фармацевтика — это лишь вершина айсберга. Большая часть того, что мы едим, в природе не встречается. Возможно, они не любят пшеницу, но современные помидоры, картошка, кукуруза, домашние куры, свиньи, коровы — все эти формы жизни фактически создали мы сами путём селективного разведения. Мы могли бы обменивать всё это на продукты, которые есть у них.
Рубен кивнул.
— И это только начало. Мы могли бы обмениваться сведениями о залежах полезных ископаемых. Держу пари, есть много месторождений минералов и углеводородов, которые они нашли, а мы — нет, и наоборот.
Мэри подумала, и пришла к выводу, что Рубен прав.
— Всё, что существует в природе и старше нескольких десятков тысяч лет, будет существовать в обоих мирах, правильно? Ещё одна Люси, ещё один тиранозавр рекс, дополнительный комплект окаменелостей Бёрджесских сланцев, ещё один алмаз Хоупа — ну, по крайней мере, оригинальный неогранённый камень. — Она замолчала и задумалась.
К середине дня Понтер уже чувствовал себя значительно лучше. Мэри и Луиза смотрели на него, спокойно спящего на кровати под грудой одеял.
— Хорошо, что он не храпит, — сказала Луиза. — С таким-то носом…
— На самом деле, — тихо сказала Мэри, — возможно, поэтому-то он и не храпит — дыхательные пути ничто не блокирует.
Понтер перевернулся на бок.
Луиза ещё секунду смотрела на него, потом повернулась к Мэри.
— Пойду приму душ, — сказала она.
У Мэри как раз сегодня утром начались месячные; ей душ тоже совсем не помешал бы.
— Я после вас, — сказал она.
Луиза ушла в ванную и закрыла за собой дверь.
Понтер снова пошевелился, потом проснулся.
— Мэре, — сказал он тихо. Он спал с закрытым ртом, поэтому его голос не был хриплым даже спросонья.
— Привет, Понтер. Хорошо выспались?
Он приподнял свою длинную белёсую бровь — Мэри до сих пор не привыкла к зрелищу того, как она взбирается на надбровную дугу — будто услышав что-то до крайности нелепое.
Потом он слегка наклонил голову; Луиза включила душ. А потом раздул ноздри — каждая стала с размером с четвертак — и посмотрел на Мэри.
И она внезапно поняла, что происходит, и почувствовала неимоверное смущение и неловкость. Он учуял, что у неё менструация! Мэри попятилась через комнату; она не могла дождаться, когда наступит её очередь воспользоваться душем.
Лицо Понтера сохраняло нейтральное выражение.
— Луна, — сказал он.
Да, подумала Мэри, те самые дни месяца. Но она определённо не хотела об этом говорить. Она поспешила вниз, в гостиную.
Выражение морщинистого лица арбитра Сард недвусмысленно говорило: «Лучше б у вас было что-то стоящее».
— Хорошо, дитя, — сказала она Жасмель, стоящей рядом с Адекором в зале Совета. — Какое другое объяснение ты можешь дать исчезновению своего отца, кроме чьих-то злонамеренных действий?